DRAMA IN THE POETRY OF ETIM EMIN

DRAMA IN THE POETRY OF ETIM EMIN

Ruslan Kadimov

Doctor of Sciences (Philology), Professor, Dagestan State Pedagogical University named after R. Gamzatov,

Russia, Makhachkala

ДРАМАТИЗМ В ПОЭЗИИ ЕТИМА ЭМИНА

Кадимов Руслан Гаджимурадович

д-р филол. наук, проф., Дагестанский государственный педагогический университет им. Р.Гамзатова,

РФ, г. Махачкала

ABSTRACT

The article is devoted to the study of the peculiarities of drama in the poetry of the classic of Dagestan literature Etim Emin: his use of various stylistic techniques, visual and expressive means. The author of the article also explores the stanza, rhythm and metric of the Eminov verse.

АННОТАЦИЯ

Статья посвящена изучению особенностей выражения драматизма в поэзии классика дагестанской литературы Етима Эмина: использованию им различных стилистических приемов, изобразительно-выразительных средств. Также автор статьи исследует строфику, ритмику и метрику эминовского стиха.

Keywords: poet, lyrical hero, drama, rhythm, stanza, aphorism,,hyperbole, redirect, comparison.

Ключевые слова: поэт, лирический герой, драматизм, ритм, строфа, афоризм гипербола, редиф, сравнение.

Образ «фана дуьнья» (мир-фана, бренный мир) представлен в творчестве Эмина разными гранями, одной из которых являются изображенные поэтом драматические коллизии между людьми. Зависимость человека от другого, по мнению поэта, это проклятие мира-фана, это то, что угнетает человека, становится источником душевных мук. Об этом стихотворение «Пусть не попадет в зависимость, братья» («Муьгьтеж тахьуй, стхаяр»). Оно от начала до конца – серия афоризмов. Первый ряд заканчивается мыслью: даже жена пусть не находится в зависимости (материальной) от мужа.

Второй ряд обыгрывает эту же мысль: пусть отец в сыне не нуждается.

Третий ряд афоризмов выражает эту же мысль уже метафорически и переводит в общий план: одна рука пусть не нуждается в другой. Стихотворение это небольшое, состоит из трех строф, которые реализуют одну и ту же мысль: пусть ни одно живое существо не попадает в зависимость от другого. Это наиболее яркий образец тематического параллелизма.

А теперь обратим внимание на афоризмы в каждой из трех строф. Первая строфа: Возможна ли ночь без дня?.. Несчастный лучше б не родился… Стал сиротой – опустели руки [2, c.150].

Вторая строфа поднимает смысловой уровень афоризмов на ступень выше:

Таков наш мир – не стой ты потрясенный.

Озера полнились и высыхали вновь.

Афоризмы третьей строфы поднимают смысловой уровень еще на одну ступень, логически завершая тему:

Будешь падать со скалы –

Кому всю жизнь ты помогал,

Не протянет руку помощи. 

Все афоризмы – метафоры. Стихотворение, в сущности, и построено на них.

Етим Эмин очень любил своих друзей, часто и много писал о них. Одно из посвященных им стихотворений – «Друзьям» («Дустариз») – создано, как становится ясно из его содержания, в тот период жизни, когда поэт оказался в очень трудном положении, испытывал острую материальную нужду, почти нищенствовал. Он, считавший дружбу великим даром, фактором, придающим смысл человеческой жизни, под конец своего земного пути оказался в страшном одиночестве. Обращение лирического героя Эмина к друзьям и стремление не уронить себя в их глазах – это одновременно и упрек, и жалоба. Герой Эмина напоминает им о себе, сохраняя свою гордость и достоинство:

Если спросят о моем состоянии друзья,

Слава Аллаху, хорошо, – передай друзьям.

Если о чем и попросил бы у них я, –

Помолиться за меня, помянуть, – передай друзьям [2, c.196].

В элегичном по содержанию стихотворении напевность создается прежде всего ассонансом: доминирующим гласным, например, в первой строфе является «а»^[1]: все ударения (исключая по одному случаю в каждой строке) падают на «а».

Второй фактор, создающий мелодичность, – более частое, чем в обычной речи, употребление поэтом слов с тремя и четырьмя слогами (как известно, большинство слов в лезгинском языке состоит из двух слогов). Чтобы подтвердить сказанное, приводим вторую строфу сначала в оригинале (трехсложные и четырехсложные слова выделены):

Хажалатар, хифетар зи дерин я,

Заз алахьай гуьлуьшан югъ серин я.

Вил атIудач дуьньядихъай – ширин я,

Айиб мийир, инсан я, лагь дустариз.

(Горести и печали мои – глубокú,

Ясный солнечный день для меня – тёмен.

Глаз не оторвать от мира – сладок он,

Не обессудьте, я – человек, – передай друзьям.)

Третий фактор, создающий напевность, – редиф «передай друзьям», встречающийся семь раз, хотя стихотворение состоит из пяти строф. Четвертый фактор мелодичности – ритмический рисунок одиннадцатисложного стиха, в котором (в оригинале) метрическая пауза делит строку на три примерно равные части.^[2]

Строфа эта – свидетельство раздвоенности лирического героя. С одной стороны, он в тоске, его сердце, как говорится, обливается кровью, жизнь для него потеряла смысл. С другой, – мир сладок, прекрасен. Налицо внутренняя дисгармония, борьба чувств.

Отметив привязанность человека к жизни («сладок он»), поэт вновь переключает внимание читателя на драматическое положение своего лирического героя. И он использует здесь прием противопоставления: раньше – теперь.

Привыкший жить среди людей,

Теперь в одиночестве от печали сохну.

О горестях не спросит чужой человек,

Скорбь мира невыносима, передай друзьям [2, c.150].

Жизнь не дает счастья – мысль эта определена реальным состоянием, «уединением», на которое судьба обрекла лирического героя Эмина. Мир для него стал подобием безмолвной пустыни.

Все это Етим Эмин оценивает как «несправедливый суд» над лирическим героем со стороны людей, прежде всего, близких, дорогих ему:

Нет смертного, кто б спросил обо мне,

Спросил бы о горестях моих,

Посочувствовал бы несчастному,

Несправедливый это суд, передай друзьям.

Последняя строфа стихотворения – это снова и обида, и упрек. Вместе с тем это констатация близкой неизбежности, которая навсегда уведет лирического героя от тех, кто ему дорог. Строфа эта строится по принципу кольца: начинается и кончается словами «передай друзьям»:

Друзьям передай: пусть не забудутся во сне –

Последнее дыханье мое уж скоро, передай.

 «Скончался Эмин несчастный» – передаваясь,

До вас дойдет лишь слух один, передай друзьям

Ф. Вагабова пишет: «Жизнь била и терзала смятенную душу поэта. Но она так и не смогла убить в нем Человека, великого жизнелюба, которого и сама смерть не примирила с насилием. Единственный среди всех современников, осмелившийся воззвать «в свой жестокий век» к новому национальному перевороту во главе с «обладателями разума», народными представителями, он всю жизнь искал средства, которые поставили бы на ноги переворотившийся мир» [1, c.240].

Верно, что «жизнь… не смогла убить в поэте Человека». Но остальное – преувеличение. К перевороту поэт не призывал.

Стихотворение «Друг» – вариация и развитие темы стихотворений «Друзьям», «Весть отправь другу».

Строфа в стихотворении «Друг» состоит из четырех стихов. Стих – пятнадцатисложный с цезурой после восьмого слога. Способ рифмовки такой же, как и в гошме: абаб, сссб, дддб. Элегический настрой стихотворения, его грустная напевность создается соответствующими теме словами. Напевности способствует ассонанс (звук «а» в первой строфе повторяется 25 раз, во второй – 36, в третьей – 29, в четвертой – 27 и в пятом тоже 27 раз), а также употребление редифного слова «друг».

В этом стихотворении воплощена уже не драма, а трагедия человека. В первой строфе внутреннее состояние лирического героя выражено серией метафор:

Пленником нескончаемого горя стало больное сердце мое,

Пиалу горя пью в той же, тобой увиденной постели, друг.

На чистом моем сердце, как быть, остаются шрамы от вражьих сплетен,

Неужели никого, кто бы на зов явился, не осталось на земле, друг? [2, c.200].

Здесь, в отличие от стихотворения «Друзьям», одиночество заявлено уже в первой же строфе. Во второй строфе сила эмоционального воздействия нарастает. Здесь к метафорам добавляется гипербола:

Когда твой услышав стон, заговорили земля и небо,

Когда к ещё живой груди прилип чёрный скорпион,

Когда побитое градом слез сердце смятением полно,

Никто, откликнувшись, не придет к порогу твоей землянки, друг.

В следующей, третьей, строфе удивляет необычное противопоставление: благодать – чума. Если первой нет, то появление второй закономерно, и о ней возвещает сова, этот символ несчастья. Противопоставление можно продолжить: Мехти-Захир несет благодать, а сова возвещает чуму:

Неужели великодушные люди переселились в другие края,

Или в мире благодать – вернулся Мехти-Захир,

Не найдется отзывчивый бедняк, кто бы постучался в дверь,

Может, сова, крича «чума», кружит над селом, друг? 

Дальше тягостное состояние лирического героя поэт передает и метафорой, и гиперболой, и риторическим восклицанием. У читателя не остается сомнения в том, что жизнь опостылела лирическому герою, единственное, о чем он просит, – это смерть.

Одиночество человека доведено здесь как бы до апогея. Дальше, кажется, ничего невозможно уже сказать: поэт, словно стеной, изолирован от людей. Но Етим Эмин дает новый поворот мысли.

Эй, Божий раб, способный услышать, ты призови мою смерть!

Хватит, сколько можно взывать к разуму власть имущего.

Нужен, передай, покоя дом (могила) его ребенку-сироте,

Иной мечты уж нет в обугленном сердце, друг [2, c.201].

В этом стихотворении на общую тональность, как мы видим, влияют и вопросительные, и восклицательные интонации. Большие мастера слова всегда поражали емкостью мысли и весомостью слова, умением найти соответствующие душевному состоянию выражения.

«Завещание» («Веси») – лебединая песня Етима Эмина. Печальный конец жизни поэта наложил на стихотворение свою печать. «Завещание» – самая сильная из его элегий. Силу ее эмоционального воздействия на другом языке передать почти невозможно. Ее может почувствовать только тот, кто владеет языком оригинала.

В этом стихотворении Етим Эмин делит людей на две категории. Одни близки поэту по судьбе, другие, как нетрудно понять из подтекста стихотворения, противоположны ему и духовно, и социально. Суфии, как известно, отвергали мирские блага. Для них важна была нравственная суть человека. Богатство, с их точки зрения, уродует человека изнутри, поедает его, как червь поедает плод. Конечно, это было хорошо известно Етиму Эмину, возможно, являлось даже доминантой его философских воззрений. Вот почему он на свои похороны (тазият) приглашает только бедных, только страдавших, только чистых душой:

Когда умру я, на тазият мой,

Кто немощен, кому был свет не мил, пусть придёт.

Кто способен мое состояние понять,

От ближнего добра не видевший пусть придет.

«Завещание» строится как развернутое сравнение. Во второй, третьей и четвертой строфах первая часть сравнения («как и я») повторяется девять раз. Начиная со второй строфы, поэт конкретизирует свою мысль, развивает ее, дополняет новыми оттенками. Лирический образ становится более эмоциональным, более действенным. Он дан по принципу ступенчатого расширения:

Как я, кто вырастил сирот,

Как я, кто вконец изжарился, сгорел,

Чья жизнь, как моя, загублена напрасно,

Кто пил пиалу горя, как я, пусть придет.

Как мне, кому дни ближний отравлял,

Как я, кто воронами заклеван был,

Как я, кто ограблен был и обобран,

Как я, перенесший мучения, пусть придет.

Как я, кто, вырастив сирот, разочарован был,

Как мне, кому вскормленный им навеки стал врагом,

Как я, кто бессилен был, в тоску и в скорбь кто впал,

Хоть бедный, но справедливый пусть придет [2, c.203].

Поэт всю жизнь призывал к добру, но постоянно сталкивался со злом. Таков был мир, беспощадный и жестокий, мир, который обирал, лишал человека всего. И это передано метафорами: «пил пиалу горя», «воронами заклеван был».

Поэт во всех отношениях был безупречным человеком. Его «Завещание» не столько обращение к людям, сколько просьба, адресованная Аллаху, который все видит и не должен допустить несправедливости, должен оградить его путь в иной мир от мнимых друзей, от врагов, которые могут появиться под маской ближних. Етим Эмин всегда держался подальше от порока. В понимании человеческого назначения он был близок суфиям.

Стихотворение «Завещание» отличается богатой звуковой организацией, которая определена его тематическим словарем. Анафорой выделяется определяющая часть сравнения («зун хьиз», «заз хьиз» – «как я», «как мне»). К ней следует добавить редиф «атуй» («пусть придет»), являющийся повелением. Рифма стихотворения исключительно богатая. В отдельных стихах имеется не только конечная, но и серединная рифма, отчего создается почти полное их созвучие. В качестве примера приводим третью строфу в оригинале:

Заз хьиз, архадикай са югъ тахьайди,

Зун хьиз, алтIушна пехъери чухвайди,

Зун хьиз, тарашна, мал вири тухвайди,

Заз хьиз, гьа ихьтин зулумар хьайд атуй.

Мы выделили рифмующиеся слова и анафору. Анафора, рифма, редиф, звуковая организация вместе с элегически окрашенной лексикой создают своеобразие стихотворения.

Иногда у Етима Эмина встречается сочетание двух слов, которые обозначают разные степени одного и того же действия или явления. В данном случае это сочетание «кана кабаб…». «Кана» («сгорел», «обжегся», «обварился»), «кабаб…» – («шашлык»). Общий смысл: вконец изжарился, полностью сгорел».

«Завещание» Етима Эмина – это исповедь человека, который всю жизнь творил добрые дела, который не мог мириться с пороком в человеческом облике, которому неоднократно за добро платили злом. Но это не разуверило его в том, что на земле есть еще чистые души. Это страдавшие, как он, это бедняки.

Справедливо замечает Ф.Вагабова: «На смертном одре, подводя итоги выпавшим на его долю испытаниям, Етим Эмин создает поэтическое завещание, равным которому по силе воздействия во всей лезгинской литературе можно считать лишь другое, его же прощальное слово к друзьям – «Дустариз»…. [1, c.238]. И далее: «Конечный смысл этого произведения («Завещания» – Р.К.) сводится к тому, что жребий обездоленных судьбой (т.е. таких, как сам поэт), и рожденных в бедности един. Таковым только и доступны сострадание и правда» [1, c.241].

«Завещание» Етима Эмина заставляет вспомнить предсмертное стихотворение великого Низами «О юный мой друг», в котором поэт обращается к отроку, который для него – олицетворение нравственной чистоты, кто может внять ему, принять его советы. Ему поэт раскрывает самое заветное, ему доверяет рассказ о своей судьбе после физической смерти. Он утверждает, что, незримый, будет с ним, что его юный друг сможет свершить «благое деяние», ибо сам поэт являлся олицетворением благих дел, доброты, человечности и обессмертил себя своим словом.

Таким образом, обобщая сказанное, можно утверждать, что эминовская оппозиция «человек – человек» наиболее ярко раскрывается через тему дружбы. Это обстоятельство вносит в обозначенную тему дополнительные коллизии, тем самым своеобразно окрашивая художественный мир поэта.

Список литературы:

1. Вагабова Ф. Формирование лезгинской национальной литературы. Махачкала, 1970.
2. Етим Эмин. Вил ат1удач дуьньядихъай (Не нагляжусь на мир). Сост. Садыки Г. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1995.