ФЕНОМЕН «ВОССТАНИЯ МАСС» И ЕГО СОЦИАЛЬНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

ФЕНОМЕН «ВОССТАНИЯ МАСС» И ЕГО СОЦИАЛЬНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Давлетшина Виктория Викторовна

аспирант, Санкт-Петербургский государственный университет,

РФ, г. Санкт-Петербург

 Исанов Антон Эдуардович

свободный философ,

РФ, г. Москва

PHENOMENON OF THE “RESISTANCE OF THE MASSES” AND ITS SOCIAL AND ANTHROPOLOGICAL CONSEQUENSES

Viktoria Davletshina

PhD, Saint Petersburg State University,

Russia, Saint-Petersburg

Anton Isanov

Free philosopher,

Russia, Moscow

В двадцатом столетии понимание «общества» тесным образом связано с массовостью. «Массовое общество», «общество потребления». Отчасти это связано с развитием научно-технического прогресса. Однако можно ли обоснованно утверждать, является ли наше общество – массовым?

Впервые о существовании феномена «восстания масс» было заявлено в одноименном произведении испанского мыслителя начала ХХ века Хосе Ортега-и-Гассета «Восстание масс».

Термин «восстание масс» Ортега-и-Гассет применяет по отношению к современной ему ситуации в Европе, а именно конец 20-х – начало 30-х годов. Мысли Ортеги-и-Гассета по поводу общества наиболее точно описывали современную ему политическую и социальную ситуацию в мире. Зарождающийся фашизм и новоявленный коммунизм, время между двумя наиболее кровопролитными войнами в мировой истории.

«Восстание масс» было опубликовано в 1929 году. Под массовым обществом, кратко говоря, Ортега понимает духовную атмосферу, ставшую результатом кризиса буржуазной демократии, бюрократизации общественных институтов и распространения товарно-денежных отношений на все формы межличностных отношений. Однако, что интересно, в современности эти проблемы чаще всего приписываются либеральному обществу, обществу развитого капитализма и победивших демократических ценностей, тогда как сам Ортега связывает массовое общество с появлением тоталитарных обществ фашизма и советского коммунизма.

Другим влиятельным теоретиком «массового общества» является Ханна Арендт.  По общепризнанному мнению, она «Акцентируя негативную роль массы в ХХ веке…фактически продолжила развивать традицию критики массового общества Хосе Ортегой-и-Гассетом…» [2, с.90]. В ее работах (в частности, «Массы и тоталитаризм» и «Истоки тоталитаризма») феномен «массового общества» также лежит в основании тоталитарных движений начала двадцатого века.

Итак, «восстанием масс» Хосе Ортега-и-Гассет называет «полный захват массами публичной власти»[3, с.17]. Массы людей – повсюду, и не просто «везде», а в самых лучших местах, избранных местах, принадлежащих «избранному меньшинству».

В общем, сам феномен можно свести к простому явлению – массовость, заурядность, царит там, где ранее она была лишь безмолвным наблюдателем, пытается управлять там, где её не было.

Масса не появилась из ниоткуда, но ранее она находилась где-то позади, «где-то в глубине сцены» [3, с.19], сейчас же она выходит на авансцену.

Основная характеристика массы – количество. Термин «масса», по словам самого Ортеги, является качественным выражением понятий «множества», «толпы». Мы отделяем массу, тем самым наделяем, или точнее, выделяем качественную составляющую большого скопления людей. С помощью этого шага мы можем определить некоторые начальные черты массы.

Однако масса не обязательно должна представлять собой простое столпотворение. Масса состоит из людей, объединенных своей «одинаковостью» и «невыделяемостью».

«Масса – это средний человек. Таким образом, чисто количественное определение – множество – переходит в качественное. Это – совместное качество, ничейное и неотчуждаемое, это человек в той мере, в какой он не отличается от остальных и повторяет общий тип. Какой смысл в этом переводе количества в качество? Простейший – так понятней происхождение массы» [3, с.19].

Именно благодаря массовости современный человек чувствует себя хозяином, властителем. Поэтому он доволен.

«Масса – всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле, не мерит себя особой мерой, а ощущает таким же «как все», и не только не удручен, но и доволен своей неотличимостью» [3, с.20]

«Доволен своей неотличимостью». Человек из массы не просто смиряется со своей заурядностью, но и требует возвести её в ранг правовой нормы, он заявляет свое право – быть таким, как все. Из этого Ортега-и-Гассет делает вывод о закрытости человека. Он – самодостаточен, он обладает кругом понятий, и не нуждается ни в чем извне, потому, когда мир ему открыт, человек наоборот «закупоривается в себе»

Массовый человек привычен к комфорту. Этим он отличается от предыдущих поколений – то, что ранее завоёвывалось и во многом оказывалось результатом упорного труда и влиянию удачи, теперь достается легко и возникает искушение считать жизнь лишенной преград. Вследствие этого, Ортега-и-Гассет выделяет две первые черты психологического образа «массового» человека – безудержное увеличение аппетитов и неблагодарность по отношению ко всему, что помогло обеспечить ему легкую жизнь.

Этот образ автор называет «избалованным ребенком», намекая на схожесть поведения «массового» человека и беспечного ребенка. По этой же аналогии, Ортега-и-Гассет отмечает малую культурность массы, ибо она не задумывается над тем, откуда она получает свои блага и чем обеспечивается её комфортное существование. В отличие от 19 века, когда человек каждодневно сталкивался с трудностями и понимал, что он не один и не он хозяин мира, современный человек не чувствует другого, он привыкает действовать в угоду своим желаниям, и как следствие, не сразу и далеко не всегда понимает, что кроме него есть еще люди. Это малая культурность личных отношений, которая сказывается, главным образом, на политических и внутригосударственных отношениях.

Итого, Ортега-и-Гассет отмечает следующие черты массового общества:

1. Одинаковость и неотличимость.
2. Самодовольство, и, как следствие, закрытость, и, как следствие, малокультурность.
3. Ненасытность.
4. Привычность к комфорту, и, как следствие, беспечность.
5. Герметизм сознания, приведший к бескультурью, ведет к беззаконию – потому, что «не существует собственно варварских порядков» [3, с.68].

Следом Ортега-и-Гассет обращает внимание на две «диковинные вещи»: синдикализм и фашизм. Важнейшей особенностью обеих является их направленность на «навязывание» своей воли, а не на переубеждение.

«Вот что внове – право не быть правым, право на произвол» [3, с.68].

Неумение и неприятие диалога приводит к насилию, новоприобретенную обыденность которого замечает автор.

Ортега-и-Гассет сравнивает «массового» человека с варваром, подразумевая его неприятие устоев и традиций, и, поэтому, делающего те же ошибки, что были сделаны ранее, и возвращающимся назад в истории. На этом движении вспять обосновывается его критика двух «революционных» движений – коммунизма и фашизма.

Исторически сложилось, что этот «варвар» пришел «на все готовое», и стал наследником, «самодовольным недорослем». В отсутствие трудностей он теряет свою «личность наследственного «аристократа»» [3, с.90].

«Избыточные блага сами собой уродуют жизнедеятельность и производят на свет такие ущербные натуры, как «баловень»…или, наконец, самый вездесущий и законченный тип – современного массового человека» [3, с.90].

Массовому человеку и его «варварству» Ортега-и-Гассет противопоставляет «избранное меньшинство» и либерализм. Особенно автор отмечает не соответствие современного образа представителя меньшинства и сущности либерализма тем смыслам, в которых использует их Ортега-и-Гассет.

Главным отличием либерализма является его склонность к самоограничению. Это не столько современное понимание демократии, сколько  Платоновская аристократия,  правление лучших, способных к диалогу и размышлению, не подверженных порокам.

Меньшинство – это союз людей, объединенных своей непохожестью.

Мир, по Ортеге-и-Гассету, неоднородным единством меньшинств и массы, ныне же «весь мир стал массой» [3, с.23].

«Избранные [меньшинства] не те, кто кичливо ставит себя выше. Но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе непосильное» [3, с.21].

Подобное деление отлично и от социального, и от экономического, из чего Ортега-и-Гассет делает вывод, что как массой могут быть представители родовитых семей и высокопоставленные чиновники, так и среди пролетариев есть представители «избранных меньшинств».

Причин у «восстания масс» несколько. В первую очередь, это наследование «комфорта» и «изобилия» 19 века. Тот прогресс в технике, медицине, науке вообще, позволил большему количеству населения пользоваться благами, ранее им недоступными. Вследствие этого увеличилась рождаемость и снизилась смертность, о чем пишет Ортега-и-Гассет, удивляясь тому, как быстро возросло население Европы:

«За многовековой период своей истории, с VI по XIX, европейское население ни разу не превысило ста восьмидесяти миллионов. А за время с 1800 по 1914 год – за столетие с небольшим – достигло четырехсот шестидесяти!» [3, с.49].

Этот демографический всплеск обусловил визуальное восприятие «восстания масс», то, о чем Ортега-и-Гассет пишет в самом начале книги: «Я говорю о растущем столпотворении, стадности, всеобщей переполненности» [3, с.17].

Другой причиной стало увеличение жизненного и исторического пространства. Человек уже не воспринимает свой мир как раньше – окрестности, люди, живущие по соседству. Теперь мир простого человека не ограничивается даже планетой Земля, его мысли устремлены и по всей суше и океанам, и в космос.

Мало того, что теперь «севильцы, раскрыв газету, шаг за шагом прослеживали путь полярников; над раскаленными бетийскими пашнями дрейфовали льды» [3, с.39], но теперь человек воспринимал мир и во времени, ибо, благодаря археологическим изысканиям, мир стал шире:

«Империи и целые цивилизации, о которых мы вчера еще не подозревали, входят в наше сознание, как новые континенты» [3, с.40].

Увеличение жизненного и исторического пространства приводит к улучшению, увеличению «высоты жизни». Что это значит? Человек сейчас, в сравнении с человеком XVIII века, при равном количестве денег, эквивалентном ценам своих эпох, имеет куда больший выбор товаров. Это приводит к ощущению современности, как начального этапа неведомого процесса, и одновременно, к потере, а точнее отсутствию целей, к которым надо-хочется стремиться. Появляется осознание, что в любую другую эпоху, нынешний человек не будет вписываться в рамки, не будет комфортно себя чувствовать. Как следствие, вырабатывается новое, уникальное отношение к прошлому – никакое, и вследствие этого массовый человек относится к прошлому пренебрежительно, как было описано выше, обрекая себя на повторение старых ошибок.

Также, немаловажен тот факт, что теперь ценность любого человека, от рождения, неоспорима. Человек стал важен сам по себе, не за какие-либо достоинства. Эта мысль прочно вошла в умы, и масса почувствовала себя властителем.

«…Человеческое войско теперь – сплошь офицеры» [3, с.28].

В связи с этими настроениями многие европейцы стали говорить, что «Европа американизируется». Это шло в разрез с ощущением «заката Европы», бытовавшим в то время, потому что Америка изначально имела более высокий уровень жизни, к которому Европа как раз пришла в начале XX века.

Это дает возможность считать, что «нашествие масс выглядит как небывалый прилив жизненных сил и возможностей» [3, с.28], но для Ортеги-и-Гассета это грубая ошибка.

Лейтмотивом через всю работу Ортеги проходит мысль о кризисе Европы, о «закате Европы».

В первой же главе автор дает понять, что «восстание масс» – серьезный кризис не только политический, но и интеллектуальный, духовный, нравственный и так далее. Это так в силу неумения и невозможности толпы управлять собой, и тем более обществом.

«Восстание масс» не является качественной заменой старого миропорядка. Это не «торжество новой цивилизации, а лишь голое отрицание старой» [3, с.172].

Европа, по мнению Ортеги-и-Гассета, утратила нравственность, не получив взамен никакой иной. Беспечность и произвол массового человека лишают его возможности заполучить какую-либо мораль, потому что «суть её – всегда в подчинении чему-то, сознании служения и долга» [3, с.171].

В чем же выход? Ортега-и-Гассет предвосхитил появление Евросоюза, предложив идею единого европейского государства, объединенного общим будущим, в качестве альтернативы набирающему обороты коммунизму.

Для более полного понимания феномена массового общества кажется обоснованным обратиться не только к, собственно, определению масс. Важной особенностью массового общества является метаморфоза политического, ставшая результатом восстания масс. Для этого обратимся к тому, как понимает политическое другой теоретик массового общества, Ханна Арендт.

Политическая деятельность зародилась в Древней Греции, и тогда же она была присовокуплена в качестве атрибута человека – человек, как «политическое живое существо» или «полисное животное» [4, с.63].

Ханна Арендт начинает свой анализ политической деятельности как раз с Древней Греции.

Люди – политические существа, потому что наделены способностью речи. Кроме того, политика зависит от  двух аспектов:

1. Общество (полис)
2. Действие (поступок)

Действие характеризовало изначально до-политическое воздействие – насилие, принуждение. Подобное было приемлемо во внутрисемейных делах, но не в сфере публичного. Постепенно язык стал перенимать на себя часть функций действия, то есть речь, правильно или вовремя сказанные слова сами по себе уже стали восприниматься как действие. Политика, поначалу рассредоточенная между действием и языком, постепенно становилась делом только речи, убеждения.

«Быть политическим, жить в полисе означало, что все дела улаживаются посредством слов, способных убедить, а не принуждением или насилием» [1, с.37].

Уже с Сенеки понятие политического было отождествлено с понятием общественного, когда он привел Аристотелевское определение человек как animal sociale. Изначально в латыни слово societas имело ограниченный политический смысл – союз людей, направленный на достижение цели. Отличие от греческого определения в том, что «общество» не считалось особенностью человека, и потому не относилось к коренным условиям «человечности».

В связи с этими разночтениями, Средневековье отождествляло власть правителя с властью хозяина дома, что было неверно, по отношению к греческому пониманию политики.

Таким образом, изначально «свобода общества требует и оправдывает ограничение полноты политической власти» [1, с.42]., а все наши представления о концепциях политического порядка относились как раз к до-политическому принуждению.

Существенным отличием между сферой домашнего хозяйства (в которой присутствовало принуждение и с которой стали отождествлять общественную жизнь) от полиса было то, что в полисе действуют равные, тогда как власть хозяина дома зиждется на неравенстве.

Новое время, в свою очередь, вообще не отделяет общественное от политического. Связано это с тем, что в Новое время «домохозяйство» и «экономическая» деятельности, бывшие ранее лишь в рамках частной сферы семьи, перешли в сферу публичного, коллективного.

С Новым временем связан еще один переворот понятий, смена акцентов, повлиявший на наше современное понимание общества. Античность воспринимала отсутствие общественной, политической жизни как отсутствие статуса «человека». Сфера частного имела смысл лишь для рабов, ибо приватное было связано с понятием «лишения высочайших возможностей и человечнейших способностей» [1, с.52]. В Новое время приватное отличается не только от публичного, но и от социального, в античности помещавшегося в сферу приватного.

Ханна Арендт отмечает, что до Нового времени, до увеличения смысла и значения приватной сферы, до отмирания публичной сферы деятельности, полис (для греков), res publica (для римлян), сама сфера публичного была нужна для сохранения себя. Публичное (как сфера действия) было огорожено от всего преходящего и изменчивого. В этом заключался главный страх рабства – уйти, не оставив следов.

Сравнивая воззрения на политическую деятельность Ханны Арендт и реализацию этой деятельности в массовом обществе Ортеги-и-Гассета, мы можем сделать два вывода.

Во-первых, в массовом обществе политика сходна с характеристикой политической деятельности Ханой Арендт только с формальной точки зрения. Для массового человека политика играет роль не инструмента убеждения, является не способом или функцией какого-либо социального органа. Политика – это сила, используемая массой единственным образом, на который она способна – насилие. Это Ортега-и-Гассет отмечает, обрисовывая ситуацию с избирательным правом.

Ранее большинство, масса подстраивались под политическую программу того или иного «избранного меньшинства». Сейчас все совершенно иначе – масса давит, идет напролом со своими «идеями» и «представлениями». Но в этих «идеях» нет поиска истины, как выражается Ортега-и-Гассет, эти идеи – «шах истине» [3, с.67]. Потому в итоге, вместо «правильного» либерализма, подымают голову «варварские» фашизм и синдикализм, с лозунгами «Хватит дискутировать!».

Изначально основанная на двух видах человеческой деятельности вообще – речь и действие – политическая деятельность в массовом обществе переносит акцент на действие, формально оставаясь в рамках языка. Парадоксальный, практически непредсказуемый шаг, учитывая тот факт, что к началу ХХ века политика уже сместилась в сторону речи.

Во-вторых, массы переносят, точнее, стирают границу между сферой частного и публичного. Лозунги фашизма, коммунизма, действия их правительств ведут к большей публичности частной жизни, уничтожая этим обе сферы. Об этом пишет Ханна Арендт:

«…массовое общество разрушает не только публичное пространство, но и приватную сферу, т.е. лишает людей не только их места в мире, но отнимает у них также защиту их собственных четырех стен…» [1, с.77].

Это стирание границ приводит к общественной пошлости, ибо «на авансцену» выходит интимная, частная жизнь, дело человека, когда рядом нет других.

В заключении попробуем обратиться к тому, как массовое общество проявляет себя в современном мире. Прежде всего, необходимо сделать несколько уточнений касательно взаимосвязи массового общества и общества современного.

Во-первых, современное общество столь неоднородно и в то же время глобализировано, что нельзя четко определить, является ли оно массовым, с учетом характеристик данных ему Ортегой-и-Гассетом. Налицо разница во внутренних отношениях государства и населения, с другой стороны, во многих сферах деятельности человека изменения провоцируют «волну» последствий по всему миру.

Во-вторых, есть вероятность перехода на новую ступень, так сказать гипермассового общества, или наоборот, постепенный откат в прошлое.

То есть, с одной стороны мы имеем картину мира, возможно предсказанную Ортегой-и-Гассетом, с другой же, мы не можем быть уверены в том, что адекватно и объективно воспринимаем действительность.

Учитывая вышесказанное, можно прийти к следующим выводам.

Вторая Мировая война внесла грандиозные изменения, как в географическое, так и в политическое состояние общества. Фашизм в 1939-45 гг. выявил наивысший уровень негативного воздействия «массовости». Массовый человек показал свое истинное лицо, и оно было ужасным.

Поэтому современный мир, несмотря на оставшуюся в обиходной речи терминологию, не может считаться массовым обществом в том смысле, в каком говорил Ортега-и-Гассет.

Произошло то, что предсказывал, на что надеялся Ортега-и-Гассет: Европа консолидируется и объединяется. Пока непонятно, не делает ли она ошибки в своем объединении, есть ли у неё «общее будущее» с народами входящими в неё. Помимо проблем с мультикультурализмом, громко освещавшимся пять-десять лет назад, ныне на авансцену выходит экономический кризис. Иронично, что наиболее сильный удар по Евросоюзу, по экономическим соглашениям Евросоюза был нанесен со стороны «колыбели Европы» - Греции.

Государство, постепенно, уходит от роли распорядителя, хозяина, диктатора. Оно не кормится своим населением. Государство пытается стать лишь эффективным менеджером, способным удержать на плаву страну в годы кризисов, и поддержать развитие в годы стабильности.

Политика перестает быть принуждением, она меньше опирается на действие, отдавая предпочтение словам. Даже Америка, которую Ортега-и-Гассет считал «массовым» раем, уходит от привычной ей политики силового принуждения к миру.

Несмотря на растущую глобальность восприятия мира и увеличивающуюся компьютеризацию, что влечет за собой увеличение «виртуального» пространства, и дает ощущение «размазывания» сферы частного по плоскости Земли, все же эта сфера деятельности все более отгораживается от сферы публичного.

Итого получается, что ответ найден, и результат, казалось бы, несомненен. Однако всегда есть один процент погрешности. В нашем случае его можно выразить в вопросе: «правильно ли мы оцениваем характер современного общества и не заблуждаемся ли мы в оценке его деятельности?». Боюсь, что ответ на этот вопрос можно будет дать лишь по прошествии некоторого времени.

Список литературы:

1. Арендт Х. Vita activа, или О деятельной жизни/ Пер. с нем. и англ. В.В. Бибихина; Под ред. Д.М. Носова. – СПб.: Алетейя, 2000г. – 437 с.
2. Арендт Х. Истоки тоталитаризма. Пер. с англ. И. В. Борисовой, Ю. А. Кимелева, А. Д. Ковалева, Ю. Б. Мишкенене, Л. А Седова Послесл. Ю. Н. Давыдова. Под ред. М. С. Ковалевой, Д. М. Носова. М. ЦентрКом, 1996. – 672 С.
3. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс.// Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. Дегуманизация искусства. Бесхребетная Испания: [cб.: пер. с исп.] /Хосе Ортега-и-Гассет. – М.: АСТ: СТ МОСКВА, 2008. – 347, [5] с. – (Philosophy)
4. Аристотель. Никомахова этика. Соч. в 4 т. М., 1984. Т. 4. С. 830