ТРАНСФОРМАЦИЯ ПРАВОВОЙ КАТЕГОРИИ «ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ ПРАВОМ» В КАТЕГОРИИ ПРАВА

ТРАНСФОРМАЦИЯ ПРАВОВОЙ КАТЕГОРИИ «ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ ПРАВОМ» В КАТЕГОРИИ ПРАВА

Зайцева Светлана Геннадиевна

канд. юрид. наук, адвокат, Адвокатская палата г. Москвы,

РФ, г. Москва

В монографическом исследовании ««Злоупотребление правом» как правовая категория и компонент нормативной системы законодательства Российской Федерации» нами был сделан вывод о том, что «понятием «злоупотребление правом» должны охватываться такие, независимо от способа осуществления, случаи реализации субъектами заложенных в нормативном материале возможностей, от которых страдает юридически признанная свобода других лиц» [10].

Ввиду того что приведенная выше дефиниция того, что следует понимать под «злоупотреблением правом», не совпадает с позицией, занимаемой большинством исследователей, так или иначе обращавшихся к проблеме «злоупотребления правом», и, предваряя возможные возражения оппонентов, постараемся пояснить причину такого расхождения во мнениях.

На наш взгляд, проблема заключается в том, что, как правило, правоведы, следуя устоявшейся традиции, за отправную точку своих рассуждений принимают нормативный материал, игнорируя то обстоятельство, что в «юридических законах происходит своеобразное духовное овеществление правовых и других знаний, их «омертвление» как знания научного, которое служит получению новых знаний» [3, с.93].

Нами же как сторонниками той точки зрения, что одной из задач правовой теории является объяснение реальных процессов, происходящих в жизни общества (заметим, что В.И. Ленин был более категоричен в своих высказываниях, в частности, говоря о требованиях, которым должны отвечать социологические теории, он отмечал, что «она должна точно изображать действительный процесс и ничего более» - цитируется  по [3, с. 238], и с учетом того, что «конкретность анализа возникающих в жизненной практике правовых вопросов — необходимое условие их правильного разрешения» [9, с. 102], была предпринята попытка исследования феномена «злоупотребления правом» не как компонента юридической материи, а как реально существующего явления правовой действительности.

В доказательство правильности именно такого методологического подхода к изучению проблемы «злоупотребления правом» сошлемся на авторитетное мнение Д. А. Керимова, который особенно подчеркивал тот факт, что «юридическое познание начинает свой долгий и сложный путь с отражения правовой реальности» [12, c. 102]. В частности, ученый напоминал, что «теория выработала наиболее рациональный и эффективный путь исследования социальных явлений: от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике» [12, c. 92]. Иначе говоря, этот путь состоит из двух основных этапов: 1) от явлений данных в непосредственном опыте к их социальной сущности; 2) от социальной сущности явлений к тому конкретному многообразию явлений, с которых исследование было начато [12, c. 92]. Следуя этому направлению исследования при изучении социальных явлений, мы можем определить не только природу соответствующего правового феномена, но и смысл его существования и функционирования [12, c. 93]. И поскольку правовое познание представляется «как движение мышления от реальной правовой действительности к ее теоретическому осмыслению» [3, c. 97], закономерным результатом именно такого подхода к изучению феномена «злоупотребления нравом» стала дефиниция, достаточно, на наш взгляд, адекватно описывающая этот реально существующий феномен правовой действительности.

Резюмируя вышеизложенное и исходя из того, что предложенное нами определение того, что следует понимать под «злоупотреблением правом» — являясь результатом «воспроизведения в мышлении объективной сути реального процесса правовой деятельности» [3, c. 57], и, давая ответы на вопросы о том, что есть конкретный феномен правовой действительности, кто, когда, как, в чьих интересах его использует" [3, c. 89], выражает «специфически правовую качественную определенность» [3, c. 57] этого явления, — считаем, что в данном случае следует говорить о «злоупотреблении правом» как о правовой категории.

С учетом же того, что «ход теоретического правового познания представляется как движение мышления от реальной правовой действительности к ее теоретическому осмыслению, а от нее на новой основе обратно к действительности» [3, c. 97], а также принимая во внимание, что «особенность юридических категорий по сравнению с понятиями других общественных наук заключается как раз в том, что определения или существенные признаки некоторых из них получают свое закрепление в законе» [3, c. 92], можем сказать, что только теперь можно приступить к исследованию феномена «злоупотребление правом» как компонента нормативной системы законодательства Российской Федерации.

Однако прежде, обращаясь к авторитету A.M. Васильева, считаем необходимым зафиксировать ту разницу, которая существует между правовыми категориями как научными понятиями и категориями права как элементами юридической ткани законодательства [3, c. 91]. В частности, ученый, указывая на то, что при изучении правовых явлений следует разграничивать понятия «правовые категории» и «категории права» [3, c. 91], уточняя, что A.M. Васильев, акцентируя внимание исследователей на недопустимости отождествления понятий «правовые категории» и «категории права», специально оговаривает, что «разное сочетание этих двух слов имеет и различный понятийный смысл, тем не менее отмечает, что «в гносеологическом плане различия между правовыми категориями и категориями права провести трудно» [3, c. 92]. Именно поэтому, чтобы подчеркнуть роль каждого их этих «юридических инструментов» в освоении правовой действительности, A.M. Васильев пишет: «Правовые категории используются для того, чтобы выразить истинное знание о правовой сфере общественной жизни, а категории права выступают как образец, государственный масштаб поведения людей и оценки их поступков» [3, c. 93]. И именно по причине того, что «знания о правовой сфере общественной жизни лежат в основе этого масштаба, одноименные правовые категории и категории права совпадают по своему содержанию».

С этих позиций, имея в виду, что, «объективируясь в праве, соответствующие понятия выходят за пределы чисто научных представлений, получая более широкую общественно-юридическую значимость», и что «такая объективизация выступает как момент перехода правовых категорий в категории права и является основанием для проведения различий между ними» [3, c. 91-93], приступим к исследованию результата трансформации правовой категории «злоупотребление правом» в ее нормативный аналог.

Мы уже писали о том, что в российское законодательство включено достаточное количество статей, содержащих такие термины, в состав которых входит слово «злоупотребление» [9]. В частности, слово «злоупотребление» содержится в Уголовном, Семейном кодексах, Законах «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках», «О связи», «О государственных пенсиях в Российской Федерации» и других нормативно-правовых актах [8].

Ранее нами также был сделан вывод о том, что «слово «злоупотребление» в результате взаимного влияния элементов юридического термина-словосочетания друг на друга приобретает в связке со словом «право» качество однозначности» [9]. Однако с учетом того, что «мышление в ходе теоретического правового познания движется по спирали, и каждый новый виток не простое возвращение к исходной точке, а формирование каких-то новых представлений, развитие и углубление уже имеющихся» [3, с.97], и принимая во внимание ту разницу, которая существует между «правовыми категориями» и «категориями права», считаем необходимым уточнить высказанное нами предположение о недопустимости замены слова «право» в едином двухсловном термине «злоупотребление правом».

Продолжая настаивать на изложенной выше точке зрения, тем не менее поясним, что замена не допустима в случае, когда речь идет о направлении процесса познания, об изучении реально существующего явления правовой действительности, сущность которого выражена в едином двухсловном термине «злоупотребление правом». Когда же речь идет о трансформации правовой категории «злоупотребление правом» в нормативную ткань законодательства, законодатель, считая необходимым подчеркнуть возможность проявления этого правового феномена в конкретной сфере регулируемых правом отношений, как бы «сужает» понятие «злоупотребление правом» до «злоупотребления, например, полномочиями» [13, с.338-343], что и проявляется в названии той или иной категории права применительно к конкретной отрасли права или институту.

В качестве одного из примеров такой конкретизации можно сослаться на ч. 2 ст. 41 Арбитражного процессуального кодекса РФ 2002 года [1], которая указывает на возможность наступления неблагоприятных последствий для лиц, злоупотребляющих процессуальными правами.

Причину появления в российском законодательстве все новых и новых статей, содержащих запрет на тот или иной вид «злоупотреблений правом», объяснить несложно. На наш взгляд, это обусловлено тем обстоятельством, что, когда определенный вид «злоупотребления правом» достаточно активно внедряется в жизнь, законодатель, вынужденный каким-то образом реагировать, вводит «запретительные» статьи в соответствующее отраслевое законодательство, поскольку «только факт закрепления идеи в нормативном акте позволяет со всей ответственностью, а не в порядке научной дискуссии говорить [6] о том, что тот или иной элемент правовой системы [18, с.110-111] принимает участие в процессе правового регулирования. (Здесь, говоря о правовой системе, мы имеем в виду «предельно широкое» толкование этого понятия в том смысле, что «когда мы говорим о правовой системе, то объективное право само входит в нее в качестве элемента, хотя и особого».)

Однако беда в том, что из-за отсутствия в законодательстве дефиниции того, что следует понимать под «злоупотреблением правом», положениями нормативно-правовых актов, указывающих на недопустимость «злоупотребления правом», достаточно сложно воспользоваться на практике. По нашему мнению, значение каждого отдельно взятого правового установления, содержащего запрет на «злоупотребление правом», в настоящее время состоит только лишь в том, что они выполняют роль

«своеобразных маяков», предоставляя субъектам правового оборота возможность либо выработать свои собственные способы предотвращения «злоупотребительских ситуаций», либо подсказывая лицам, уже пострадавшим от злоупотребления правом, что с появлением конкретного случая этого феномена в той или иной сфере регулируемых правом отношений можно и нужно бороться, отстаивая свои права в суде.

Имея в виду вышесказанное, а также применительно к определению момента перехода правовых категорий в категории права и с учетом результатов проведенного нами исследования, считаем необходимым конкретизировать ту роль, которую в современном российском законодательстве выполняет ч. 3 ст. 17 Конституции РФ.

С учетом сделанного ранее вывода о том, что в результате злоупотребления правом страдает юридически признанная свобода, предоставляемая в одинаковом объеме объективным правом, в частности, Российского государства, каждому из субъектов правового оборота [14, с.121], а также полностью разделяя мнение о том, что «принцип права как бы в скрытом виде содержит информацию о большой массе конкретных отношений, норм и их применении», из чего следует, что «принцип права (выраженный минимумом текста) содержит намного больше информации, чем конкретная и многословно выраженная норма» [14, c.98], скажем, что именно в тексте ч. 3 ст. 17 Конституции РФ закреплен общеправовой принцип недопустимости «злоупотребления правом».

Также, будучи согласны с той точкой зрения, что «понятие принципа значительно шире, чем его нормативное законодательное выражение: принцип зарождается как определенная идея в теории, закрепляется в системе правовых норм и через них претворяется в общественные отношения»[6], подчеркнем, что именно в этом правовом установлении, а не в положениях ст. 10 ГК РФ (и не в нормах отраслевого законодательства. — С.З.), как это принято считать в юридической литературе [4, c.41-42], в максимально концентрированном виде заключена информация о сущности такого феномена «правовой жизни» [16, c.5], как злоупотребление правом.

Заметим, что в качестве одного из доказательств правильности сделанного вывода является опубликованная судебная практика по гражданским делам [2], в которых суды предпочитают ссылаться на ч.З. ст. 17 Конституции РФ, а не на норму Гражданского кодекса [17, c.100].

Завершая рассмотрение вопроса о практической значимости положений отдельных статей отраслевого законодательства, устанавливающих запрет на тот или иной вид злоупотреблений правом, отмстим, что, на наш взгляд, в настоящее время эти нормы пригодны в основном для того, чтобы служить правовым основанием для предъявления иска. 37 Под основаниями иска понимаются те обстоятельства, на которые истец ссылается в подтверждение заявленных требований. Основания иска подразделяются на две группы фактические (юридические факты) и правовые. Правовые основания образует та правовая норма (или совокупность правовых норм), со ссылкой на которые заявляется исковое требование [20]. Именно поэтому считаем возможным рекомендовать всем лицам, пострадавшим от злоупотребления правом и обратившимся за защитой в суд, в процессе максимально использовать возможность непосредственною применения судом ч. 3. ст. 17 Конституции РФ [5].

В связи со сказанным выше считаем возможным изложить здесь собственное видение вопроса о возможности разграничения «злоупотребления правом» на «правомерные» и «противоправные»[15, c. 40-45]. Так, в частности, А.А. Малиновский полагает, что если вред причиняется общественным отношениям, находящимся в сфере правового регулирования, то это противоправное злоупотребление правом, а если субъект причиняет вред не охраняемым законом отношениям (при этом имеются в виду аморальные или нецелесообразные «злоупотребительские» ситуации. — С.З.), то это правомерное злоупотребление правом.

По нашему мнению, основная ошибка А.А. Малиновского заключается в том, что этот автор не учитывает того факта, что, поскольку н настоящее время в ч. 3. ст. 17 Конституции РФ закреплен принцип недопустимости злоупотребления правом, все злоупотребления правом следует квалифицировать как противоправные. Именно поэтому А.А. Малиновский те «злоупотребления правом», запрет на которые уже введен в отраслевое законодательство, относит к «противоправным злоупотреблениям», а те, которые на данном этапе в законодательство не включены, — это аморальные или нецелесообразные [15, c.40-45].

Повторимся, что с учетом постоянно идущего процесса конкретизации принципа недопустимости «злоупотребления правом» в нормативно-правовых актах различной отраслевой принадлежности и имея в виду, что, во-первых, «одна норма не может регулировать общественные отношения, она действует лишь в единой системе с другими нормами» , а во-вторых, что «недостаток информации и вследствие этого низкая информационная ценность одних норм может компенсироваться за счет других норм или иных элементов структуры права (так, Ю.В. Кудрявцев, в частности, отмечает, что «принцип обладает большим объемом и меньшим содержанием, а норма — наоборот»), в совокупности достаточно полно дающих представление о модели поведения» [18, c.97-99], на наш взгляд, более правильно исходить из того, что для квалификации тех видов «злоупотреблений правом», которые уже введены в законодательство, нужно обращаться как к тексту специальной нормы, так и к ч. 3 ст. 17 Конституции Российской Федерации в их совокупности. Что же касается квалификации тех «злоупотребительских ситуаций», конкретные разновидности которых еще не указаны в нормативно-правовых актах, то здесь исходя из того, что «информационная ценность принципа для конкретного адресата всегда выше, поскольку норма позволяет ориентироваться лишь в данной конкретной ситуации, тогда как знание принципа дает возможность оценить или предвидеть множество конкретных ситуаций, более широко ориентироваться в действительности» [14, c. 98], следует пользоваться либо сочетанием ст. 10 ГК РФ и ч. 3 с. 17 Конституции РФ (если речь идет о частно-правовых отношениях), либо только ч. 3 ст. 17 Конституции Российской Федерации.

Обобщив же все сказанное и будучи глубоко убеждены в том, что феномен злоупотребления правом будет существовать до тех пор, пока существует писаное право, поскольку предполагаемые механизмы действия законов на практике не всегда со впадают с механизмами их использования [11, c.160], [7, c.30], [19], считаем, что необходимо направить усилия на выявление способов противодействия проявлению феномена «злоупотребление правом» в жизни, а не на описание как можно большего количества разновидностей этого явления.

Список литературы:

1. Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации / Российская газета, 2002. 27 июля. № 137 (305)
2. Бюллетень Верховного Суда РФ, 2001. № 9. С. 1-2.
3. Васильев A.M. Правовые категории. Методологические аспекты разработки системы категорий права. М.: Юридическая литература, 1976. 264 с.
4. Гражданское право. Учебник. В 2 т. / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. М: БЕК, 2000.816 с. Т. 1.
5. Гревцов Ю.И. Прямое действие Конституции? / Журнал российского права, 1998. № 6. С. 94-99
6. Давыдова М.Л. Нормативно-правовые предписания в российском законодательстве. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. Саратов, 2002. С. 19.
7. Дюрягин И.Я. Право и управление. М.: Юрид. лит., 1981. 168 с.
8. Емельянов В. Понятие злоупотребления гражданскими правами / Законность. 2000. № 11. С. 33.
9. Зайцева С.Г Злоупотребление правом. К вопросу о соотношении слова и понятия / Юрист. 2002. № 1. С. 3-4.
10. Зайцева С.Г. «Злоупотребление правом» как правовая категория и как компонент нормативной системы законодательства Российской Федерации. Рязань: «Поверенный», 2002.150 с.
11. Келле В.Ж., Ковальзон М.Я. Теория и история (Проблемы теории исторического процесса). М.: Политиздат, 1981. 288 с. С. 160;
12. Керимов Д.А. Общая теория государства и права: предмет, структура, функции. М.: Юридическая литература, 1977. 136 с.
13. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Отв. ред. В.И. Радченко. М.: «Вердикт», 1996. 648 с.
14. Кудрявцев Ю.В. Нормы права как социальная информация. М.: Юрид. лит., 1981. 144 с. С. 98.
15. Малиновский А.А. Злоупотребление правом. М.: МЗ- Пресс, 2002. 128 с.
16. Малько А.В. Категория «правовая жизнь»: проблемы становления / Государство и право, 2001. №5. С. 5.
17. Поротикова О.А. Проблема злоупотребления субъективным гражданским правом: Диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук. Саратов, 2002.
18. Протасов В.Н. Теория права и государства. Проблемы теории права и государства: вопросы и ответы. М.: Новый Юрист, 1999. 240 с.
19. Федоренко К.Г Правовой нигилизм: Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. Нижний Новгород, 2001.
20. Фурсов Д. Форма и содержание искового заявления /Хозяйство и право. 1996. № 7.