ПСИХОЛОГИЯ ДО ПРЕДЕЛОВ МЕТАФИЗИКИ. ОПЫТ ИДЕАЛЬНОГО РАЗРУШЕНИЯ
ПСИХОЛОГИЯ ДО ПРЕДЕЛОВ МЕТАФИЗИКИ. ОПЫТ ИДЕАЛЬНОГО РАЗРУШЕНИЯ
Авдеев Андрей Игоревич
магистр психол. наук, Сочинский Государственный Университет,
РФ, г. Сочи
PSYCHOLOGY TO THE LIMITS OF METAPHYSICS. EXPERIENCE OF IDEAL DESTRUCTION
Andrey Avdeev
Master's degree in Psychology, Sochi State University,
Russia, Sochi
АННОТАЦИЯ
В статье представлено критическое рассуждение о психологии и философии разума (сознания); поднимается вопрос методологической подлинности психологии как науки.
ABSTRACT
This article presents a critical discussion of psychology and philosophy of mind; it raises the question of the methodological veracity of psychology as a science.
Ключевые слова: психология «без метафизики», мнение Канта, соответствующие допущения, курс, пройденный физическими науками.
Keywords: the opinion of Kant, psychology "without Metaphysics", assumptions involved, the Course taken by the Physical Sciences.
Прошло уже более ста лет с тех пор, как философ Кант выразил отчаяние по поводу того, что психология когда-нибудь сможет занять место среди точных наук. Одной из причин, побудивших великого мыслителя к такому настрою, была присущая психологии неспособность, как он полагал, сбросить традиционную неуверенность метафизики и облачиться в мантию «математики». Безусловно, важным фактом является то, что в конце века почти полностью изменились взгляды на природу этого исследования. Ибо, пожалуй, большинство тех студентов, чьё мнение заслуживает внимания, теперь считают, что наука о психических явлениях не только должна отказаться от метафизики, но и что в своей современной форме она фактически показала, что может это сделать; в то время как существенной характеристикой «новой» психологии, несомненно, является широкое и методичное использование экспериментов и статистики. Экспериментальное и статистическое изучение психических явлений предполагает, конечно, использование того инструментария, с помощью которого только и торжествуют все точные науки, - измерения и математики. Итак, похоже, что эта, на время свергнутая, но теперь восстановленная королева сумела сменить свое одеяние, причем таким образом, который, по мнению Канта, делает её природу навсегда невозможной.
Однако более внимательное изучение как современной научной практики, так и истории мнений показывает, что реальное положение дел отнюдь не столь однозначно и не столь удовлетворительно. Ибо очевидная истина состоит в том, что некоторые из тех авторов, которые наиболее громко и неистово кричат против смешения метафизики с научной психологией, сами нередко оказываются самыми большими нарушителями в этом отношении. Действительно, их практика наводит на недобрый сарказм, что метафизические гипотезы и догматы, которые они считают необходимым исключить из «науки» о психических явлениях, принадлежат исключительно их оппонентам. Так и получается, что в некоторых трактатах таких авторов по психологии сначала с большей или меньшей декламацией очищается почва от всех тех вредных сорняков философии (метафизики), которые в противном случае могли бы смешаться и испортить чистоту эмпирической науки; затем на наших восхищенных глазах старательно высеваются семена этой чистой науки, только что полученные из многочисленных физиологических и психофизических лабораторий или из плодовитых на догадки мозгов самого автора. Но почему-то, когда весь урожай уже готов к сбору, в него всё равно пробивается несколько ростков метафизики. Но, как ни странно, это в основном те виды, которые лучше всего расцветают именно на этой почве, когда для них освобождается место за счёт удаления ранее существовавших видов.
Вряд ли можно утверждать, что практика сторонников научной психологии, которая должна быть свободна от всех метафизических следствий, пока ещё не научила нас, как именно обеспечить столь желаемый результат.
А если перейти от примера к теории (ведь кто не склонен учить других лучше, чем тот, кто сам практикует в подобных вопросах?), то и тут дело обстоит не намного лучше. Ведь, по большому счету, именно те психологи, которые были наиболее уверены в возможности освобождения научной психологии от всех наслоений метафизики, дали нам меньше всего разумных рассуждений о реальных и постоянных отношениях между ними. Поэтому их практика слишком часто оказывается зависимой от отсутствия последовательной теории.
Существует несколько форм такой непоследовательности, связанных с различными формами скрытого или подавленного философского мнения. В противовес метафизике - старомодной "рациональной психологии" - некоторые авторы выступают за эмпирическую "психологию без метафизики", или "психологию без души". Но в смутном понимании того, что последовательное следование по этой линии отречения приведет их в царство, где не существует ничего, кроме призраков и снов о призраках, они вскоре проявляют склонность, по выразительному выражению профессора Джеймса, "натягивать шоры на психическую половину" явлений. Для эффективной работы своих психологических теорий им требуется, по крайней мере, столько метафизики, сколько заключается в предположении о существовании некой сущности, называемой мозгом, на деятельность или влияние которой они могут возложить ответственность за психические явления. Они также серьёзно и по-настоящему онтологически относятся к своим взглядам на причинность, пока имеют дело с состояниями сознания, находящимися в систематической зависимости от предшествующих состояний физического или химического рода. Но когда они сталкиваются с признанными последовательностями других явлений и вынуждены рассматривать вопрос о том, могут ли состояния сознания, как это обычно предполагается, быть реальными причинами последующих физических и химических изменений, тогда вся их теория причинности оказывается ловко приспособленной к претензиям самого поверхностного феноменализма.
Другие авторы, напротив, делают вполне искреннюю попытку придерживаться чисто научной точки зрения, в каком бы из двух возможных направлений мы ни рассматривали смежные, но несопоставимые ряды психических и физических явлений. Если, например, речь идёт о том, какие нервные возбуждения или специфические нарушения в тех или иных областях головного мозга регулярно сопровождаются изменениями в явлениях сознания; Или какие более тонкие органические изменения и модификации каждой формы ткани (такие, как родимые пятна, стигматы, эпилептиформная гиперестезия или галлюцинации, реакции так называемых "психических клеток") следуют за определенными формами сознания, называемыми эмоциями, страстями, желаниями, волевыми актами, "предполагаемыми" или "фиксированными" идеями, - почему тогда и эти авторы принимают обязательство быть одинаково готовыми признать просто последовательность в фактах между различными классами явлений? Дело науки, говорят они, состоит лишь в том, чтобы обнаружить реальные закономерные связи между явлениями. И если это справедливо для всей науки как таковой, то почему это не должно быть справедливо для конкретной науки - психологии?
В настоящее время мы не ставим перед собой задачу найти недостатки такой позиции. Она имеет своё оправдание, хотя, как мы увидим, это оправдание временное и ограниченное. Не стоит винить её сторонников за то, что они привычно используют язык и принимают исходные положения, основательно пропитанные метафизикой, ибо всё это вытекает из самой необходимости. Никто не может даже говорить о психических явлениях и об их зависимости от состояния мозга или от изменяющихся по психофизическим законам реакций, не предполагая реального существования как сознания, так и вещей, а также реальности взаимодействия между ними. Что подразумевается под такой сложной сетью допущений? Это то, чего можно не знать и даже не учитывать в психологической науке. Именно этот вопрос о смысле и призвана исследовать научная, в отличие от натуралистической и наивной, метафизика.
Серьёзный упрёк, однако, можно найти у значительного числа последних авторов, пишущих о науке психологии, за то, что они бездумно принимают так называемую чисто научную точку зрения, и ещё более серьёзный упрёк, как уже было сказано, за то, что они не придерживаются её в дальнейшем. Ведь они, как правило, не придерживаются принятой точки зрения дуалистического феноменализма. И после того, как вся метафизика была вытеснена с парадного входа в храм науки, они несколько исподтишка впускают в него с чёрного хода какую-то одну излюбленную форму метафизики. Священные помещения действительно старательно избавляются от метафизики дуализма, которую принимает всякая неискушённая наука. Но в конце концов первосвященник этого заведения обнаруживается стоящим на коленях - если не в главной научной аудитории, то, по крайней мере, в какой-нибудь прихожей или боковой квартире, - перед алтарём монизма. Для заклятого метафизика в этом нет ничего зазорного, но вряд ли так должен поступать тот, кто ещё на пороге храма возвысил свой голос, предостерегая от всякой метафизики.
Такое поведение, безусловно, наводит посторонних на подозрение о скрытых философских мотивах. Что это за мотивы, станет ясно позже, и насколько они кажутся нам достаточными для оправдания такого отношения к поклонению, тоже будет объяснено. Сейчас мы просто рассуждаем, руководствуясь соображениями разумности и откровенности, и считаем, что эти два качества должны характеризовать изучение науки психологии, как и всех других наук.
Без специального исследования может показаться, что определённая форма метафизики является естественным и необходимым сопровождением любого научного подхода к изучению психических явлений. Такой формой является, конечно же, некритический дуализм, основанный на здравом смысле. Психология исходит из того, что «вещи» есть, и «сознание» есть; и что в определённых пределах, определяемых так называемой «природой» тех и других, они действуют друг на друга причинно. Те события, которые приписываются вещам, и те, которые приписываются сознанию, никогда не рассматриваются «наукой без метафизики» как простые явления; или, скорее, само слово «явления» обязательно предполагает и подразумевает объекты, из которых и по отношению к которым эти явления происходят. Иными словами, то, что наука называет «феноменами», в конечном счёте, рассматривается как наблюдаемые формы поведения реальных существ, как сознания, так и вещей. И пока студент, изучающий психологию, придерживается такой позиции, он остаётся на той почве, которую занимают студенты всех естественных наук. Изучение психологии как естественной науки не является, таким образом, стремлением к познанию отношений между явлениями без всякой метафизики; это, скорее, стремление к этой науке только с такой метафизикой, которая наивно предполагается во всех научных исследованиях. Психологию можно назвать «естественной наукой», но только в том случае, если она опирается на естественную, некритическую и нерефлексивную метафизику. Насколько успешно психология может быть реализована таким образом, мы также рассмотрим далее.
Для ярых сторонников чисто научной психологии поучительно, хотя и несколько удручающе, сравнить практику и теории своих коллег с тем, что делают студенты основных физических наук. Все помнят, как Ньютон, который сам слишком активно баловался метафизикой, обратился к физике с предостережением против всякой метафизики; и, несомненно, его преемники в области физических исследований в настоящее время считают, что они, в основном, тщательно соблюдают предостережение этого великого мастера. Во всяком случае, они достаточно болезненно воспринимают безмерное, по их мнению, превосходство своих наук в сравнении даже с современными усилиями в этом направлении наиболее развитой психологической науки. Однако иногда, с плохо скрываемым презрением отзываясь о «старой психологии» как о состоящей в основном из никчемной метафизики, они с очаровательным радушием протягивают руку «новой психологии», и это потому, что последняя предлагает им продемонстрировать в научной форме то, чего она может достичь с помощью научных методов, «без метафизики».
Если бы нашей целью было обсуждение проблем философии природы или метафизики физики, а не философии сознания или метафизики психологии, то мы могли бы извлечь пользу из подробного критического рассмотрения этих претензий на превосходство физических наук. Достаточно уже сейчас утверждать, что современные физические науки очень далеки от того, чтобы систематически демонстрировать себя как лишённые всякой метафизики. Напротив, в их структуру повсеместно вплетены самые грандиозные метафизические допущения и следствия. Вместо того, чтобы быть простыми формулами для установления единой закономерности между явлениями, они представляют собой описания и объяснения опыта, на каждом шагу апеллирующие к невидимым и таинственным сущностям, к скрытым и заумным силам, к контактам, которые, как предполагается, происходят между вещами, существование и поведение которых никогда не могут стать, в каком бы смысле этого слова, непосредственными данными чувственного познания.
Высокое почётное место, хотя, несомненно, оно будет получено только после мук длительного распятия, ожидает того философского биолога или философа, достаточно знакомого с научной биологией, который подвергнет современную доктрину эволюции тщательному критическому анализу с целью выявления и оценки её метафизических предпосылок. Когда такой человек появится, если его критика окажется в основном разрушительной, будет интересно узнать, сколько останется от так называемой «науки» эволюции; если же критика окажется благоприятной и консервативной, можно с уверенностью сказать, что этот результат будет объясняться тем, что «учёные» лучше разбирались в метафизике, чем просто в «науке».
Напрасно пытаться разрушить силу этого утверждения, напоминая себе, что многие студенты естественных наук рассматривают все так называемые объекты, реальные причины и явления, которые сами никогда не становились и не могут стать явлениями, просто в свете допустимых и полезных гипотез. С этим следует сразу же согласиться, а также признать, что такой способ введения гипотез в попытке найти более полное объяснение реального опыта ("явлений", если кому-то приятно настаивать на этом слове) является научно правомерным. Однако вряд ли можно всерьёз утверждать, что под гипотетическими объектами, причинами и явлениями учёные понимают всего лишь гипотезы, т.е. предположения как чистые и простые состояния гипотезирующего ума, как не более чем сознание того, что он мыслит и рассуждает определённым образом и чувствует себя более удовлетворенным, если только способен прийти к определенному способу мысли и рассуждения. Например, можно назвать "светящийся эфир" гипотетической сущностью. Но это означает лишь то, что это сущность, о существовании которой и действиях с которой мы не имеем непосредственного и определенного знания. Его нельзя ни увидеть, ни услышать, ни попробовать на вкус, ни понюхать, ни потрогать. Но если можно предположить такую-то сущность и такие-то и такие-то связи с ней, то тем лучше можно объяснить происходящее и связи, о которых имеется достоверное знание. Предполагаемая сущность предполагается как сущность, а такое предположение не может быть сделано «без метафизики».
Или другой пример: какой физик считает, что так называемые «атомы» - это всего лишь идеи в его голове, помещённые в его фантазию о реальном, «внементальном» мире, в интересах просто идеальной стройности? Наука скорее склоняется к тому, что вещи, которые мы видим, слышим, обоняем, пробуем на вкус и осязаем, сами по себе - по крайней мере, относительно - феноменальны, а существа, между которыми и в которых происходят относительно реальные процессы, являются лишь этими трансцендентными и постоянными, всемогущими, но все же гипотетическими сущностями. Так говорит об этом естествознание, именно эти не-феноменальные и никогда не ставшие феноменальными сущности выполняют реальную работу в реальном мире.
Именно в этой откровенной и смелой, но совершенно некритичной метафизике, а не в её успешном отказе от всякой метафизики, во многом и состоит нынешнее превосходство физических наук над психологическими, ибо именно такая метафизика, и только она, является подходящей одеждой для изучающего природу, желающего ограничиться научным исследованием, без явных экскурсов в область философии. Её фундаментальная и безусловная эпистемологическая посылка вкратце такова: знание можно получить, работая над ним правильным образом; под «знанием» понимается мысленное представление вещей и событий такими, каковы они есть на самом деле. И если возникает вопрос - «Каков же «правильный способ» работы над знанием?» -, достаточный практический ответ состоит в том, чтобы указать на способ, которым другие уже достигли знания.
Но здесь возникает онтологическое допущение - как бы другая сторона эпистемологического допущения – она состоит в том, что вещи действительно существуют, что действия действительно происходят и что причины действительно действуют (а под «действительно» или «фактически» здесь, несомненно, подразумевается «внечувственно») так, как они, как известно, существуют, происходят и действуют.
Правда, некоторые авторитеты в области физических наук, особенно если они заняты написанием необычайно объёмных и глубоких трактатов, считают необходимым в более формальной манере перекинуться парой слов с так называемой метафизикой. В этом случае принято объявлять позицию полного агностицизма по отношению к фундаментальным предположениям и концепциям, с которыми им вскоре предстоит иметь дело в этих самых трактатах. Например, читателям сразу же, со свойственной им внушительной научной скромностью, сообщается, что естественная наука не знает и даже не стремится узнать, что такое «материя», что такое материя как таковая и т.д. Далее следует признание, что «энергия» тоже является словом, при использовании которого наука желает избавиться от всех метафизических последствий; здесь наука также не признает за собой ни обязанности, ни возможности сказать, что реально подразумевается под термином, который она постоянно использует.
Но прежде чем задаться вопросом, может ли существовать наука там, где нет знания, и не является ли всё знание, которое действительно является знанием, знанием того, что действительно есть и действительно происходит, и не является ли знание чего-либо как таковое противоречием в предмете (contradictio in adjectivo)? И не приводит ли такой огульный агностицизм к мнению, что системы современной физической науки сами по себе не лучше полуправдивых мечтаний; и о чём вся эта большая книга и все другие большие книги, выпущенные подобными авторитетами, если ничего неизвестно о реальной природе материи и о реальности, установленной научной гипотезой «сохранения и соотношения энергии», - и автор, вероятно, отдал дань метафизике и спокойно продолжает заниматься законной работой своей конкретной науки. Это означает лишь то, что в отношении своих метафизических посылок и метафизических представлений он вернулся на позиции здравого смысла и некритического дуализма. А это, как уже неоднократно говорилось, законная философская позиция исключительно деятеля науки.
Список литературы:
- И. Кант. Критика чистого разума. – СПб.: Изд-во Михайлова В.А., 1999. – 89 с.
- Александров Ю.И. Введение в системную психофизиологию // Психология XXI века. – М.: Пер Се, 2003. – с.39-85. – www.library.evro-bit.ru.
- Батаршев А.В. Темперамент и характер: Психологическая диагностика. – М.: Изд-во ВЛАДОС-ПРЕСС, 2001. – 336 с.
- Выготский Л.С. Воображение и творчество подростка // Психология подростка. Хрестоматия / Сост. Ю.И.Фролов. – М.: Российское педагогическое агентство, 1997. – 526 с.
- Выготский Л.С. Динамика и структура личности подростка // Психология подростка. Хрестоматия / Сост. Ю.И.Фролов. – М.: Российское педагогическое агентство, 1997. – 526 с.
- Выготский Л.С. Развитие высших психических функций в переходном возрасте // Психология подростка. Хрестоматия / Сост. Ю.И.Фролов. – М.: Российское педагогическое агентство, 1997. – 526 с.
- Выготский Л.С. Развитие интересов в переходном возрасте // Психология подростка. Хрестоматия / Сост. Ю.И.Фролов. – М.: Российское педагогическое агентство, 1997. – 526 с.
- Гамезо М.В., Домашенко И.А. Атлас по психологии: Информ.-метод. пособие курсу «Психология человека». – М.: Педагогическое общество России, 2004. – 276 с. – www.myword.ru.
- Гиппенрейтер Ю.Б. Введение в общую психологию. – www.webbl.ru.
- Грей Дж.А. Нейропсихология темперамента. – www.myword.ru.